Статистика
|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
 |
Главная » 2022 » Октябрь » 1 » ОКТЯБРЬСКИЙ ТРИПТИХ
17:32 ОКТЯБРЬСКИЙ ТРИПТИХ |
Драматические события осени 1993 года вряд ли когда-то получится представить единым, монументальным полотном. Скорее стоит говорить о красочном политическом триптихе. Возможно, именно он сможет со всей объективностью передать буйство политических красок октябрьской осени 1993 года. Но главное - беспристрастно раскрыть подлинную роль и значение каждого из трех важнейших сюжетов драматической эпопеи, собранных ныне под условным и мало о чем говорящим определением «события сентября-октября 1993 г.». Уникальность и сложность стоящей перед современниками и потомками задачи налицо. Особенно, если учесть, что о центральной части триптиха – московском народном восстании – мало кто предпочитает вспоминать. Особенно из числа тех, кто изо всех сил старался разрешить острое противостояние исключительно «политическим» путем за спиной народа.
Выпавшее звено
Вот уже на протяжении двадцати лет, и апологеты Ельцина, и горячие сторонники поборников «конституции и законности» Хасбулатова с Руцким настаивают на исключительно «элитарном» характере кризиса, вызванного, по выражению Хасбулатова, «противостоянием богов» на государственном Олимпе. Таким образом, с легкой руки бывшего председателя Верховного Совета России в число «небожителей» попадает, помимо самого профессора Хасбулатова, и ненавистный ему Ельцин, а, следовательно, и все те, кого профессор продолжает именовать «ельцинской камарильей».
Единственно кому наотрез отказано в «божественном» праве сопричастности к «верховной битве олимпийцев», оказывается НАРОД. Тот самый, который на волне «мирной антиноменклатурной революции», а до того – «обновления советской общественно-политической системы в рамках социалистического выбора народа», вознес и первого и второго на вершины государственной власти российской советской республики в один из самых драматических и заключительных этапов ее истории.
Опасения Ельцина с Хасбулатовым объяснимы. Говорить о самостоятельном характере массовых народных выступлений, а тем более о народном восстании как отдельном и самостоятельном эпизоде в ходе острейшего политического кризиса 1992-93 гг., – значит не просто признать несостоятельность социально-экономического курса, проводившегося Президентом и руководством Верховного Совета России совместно. Это значит открыто признать преступный характер такого курса, приведшего к восстанию народа как единственному для него «последнему средству» «против тирании и угнетения». Кстати, само «право народа на восстание» открыто провозглашается Преамбулой к «Всеобщей декларации прав человека», принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г.
Страх перед собственным народом у правящей группы оказался настолько велик, что «послеоктябрьский», рожденный государственным переворотом, политический режим поспешил предать прижизненной политической анафеме всех, кто имел мужество быть со своим народом и делал все зависящее, чтобы «последнее средство» «против тирании и угнетения» не обернулось неорганизованным «бессмысленным и беспощадным русским бунтом».
В страхе перед «улицей», в страхе перед народом
Как впоследствии вспоминал один из руководителей московского народного восстания, председатель Исполкома «Фронта национального спасения» народный депутат Илья Константинов, накануне обострения политического кризиса (когда уже было очевидно, что Ельцин взял курс на роспуск Съезда народных депутатов) «парламентеры», близкие к президентской группе, несколько раз выходили с ним на контакт. Всякий раз Константинову предлагалась «взаимовыгодная» сделка. Он воздействует на руководство «непримиримой оппозиции», чтобы исключить всякие уличные выступления в столице, направленные на противодействие государственному перевороту. В обмен, получает гарантии прохождения в новый орган законодательной власти – Государственную думу – или губернаторство в любом регионе страны.
«Мы сделали все с точностью наоборот», – вспоминает Илья Владиславович. После подавления восстания в Москве Илья Константинов, как и другие узники Лефортово из числа активных участников и организаторов уличной борьбы в дни государственного переворота: Виктор Анпилов, Станислав Терехов и даже Баркашов, лидер одиозного РНЕ, замкнувшегося в Верховном Совете и немало сделавшего для дискредитации участников «обороны парламента», оказались в «черном списке» «непроходных». Ни одному из них впоследствии не удалось попасть ни в один орган государственной власти постсоветской России в ходе выборов, не говоря уже про организации ими возглавляемые.
В отсутствие подвергшихся временному запрету ведущих политических сил, составивших костяк уличного противостояния сентября-октября 1993 года в Москве, фаворитами первых в истории постсоветской России парламентских выборов, организованных наспех тотчас после подавления «красно-коричневого мятежа», стали партии «цивилизованной» оппозиции. Созданные «сверху», они немедленно оказались интегрированы в существующий «послеоктябрьский» политический режим. В последующие годы они последовательно оттесняли партии и движения несистемной (выступавшие за демонтаж правящего режима) оппозиции на обочину политической жизни и «реальной политики». Но главное, увлекали массы недовольных в безопасное для режима русло электоральной «борьбы», а следовательно, признания созданной в ходе переворота новой политической реальности.
В этом, кстати, еще одна важная причина, почему самостоятельный фактор «улицы» в период 1992-93 гг. всячески принижается или низводится до череды уличных провокаций, осуществляемых «деструктивными» или даже «экстремистскими силами в среде самой оппозиции». Данное, более чем характерное определение действий уличной непримиримой оппозиции режиму, было обнародовано Президиумом ЦК КПРФ тотчас после кровавого столкновения мирной манифестации с полицейскими силами на улицах российской столицы 1 мая 1993 года. Тогда, руководство КПРФ ставило себе в заслугу, что не дало втянуть только что воссозданную решением Конституционного суда Компартию в уличное противостояние. Не дало себя «втянуть» руководство КПРФ и в уличные бои в дни октябрьского восстания, чем обеспечило себе бесперебойное прохождение в буржуазный парламент, а по факту – право на политику.
За эти годы официоз поработал на КПРФ и ее бессменного Председателя основательно. В новейшей политической мифологии он – «коммунист номер один». Вполне естественно, что ни режим, ни сам Председатель КПРФ предпочитают не вспоминать что «коммунист номер один» мог бесславно затеряться в сонме досрочных номенклатурных стариков ЦК союзной и российской Компартий, покорно самораспустившихся после указа Ельцина, не подними Красное знамя сопротивления режиму 7 ноября 1991 года «Трудовая Россия». К тому времени ее активисты уже более трех месяцев обороняли Музей и Мавзолей В.И. Ленина в самом центре российской столицы. Время Зюганова, как, впрочем, и Жириновского, тогда еще не пришло.
Третья сила, она же – первая
Многотысячные Марши пустых кастрюль и голодных очередей, Походы на «Белый дом», осады «империи лжи» в Останкино и Съездов народных депутатов Росси на Васильевском спуске Кремля начали сотрясать площади российской столицы задолго до ельцинского Указа 1400. Неизменным их организатором выступала «Трудовая Россия» – фактически, широкий коммунистический народный фронт – и Московская городская организация РКРП, являвшаяся в тот период политическим ядром «Трудовой России».
Владимир Гусев, член исполкома Движения и секретарь Московского горкома РКРП, вспоминал: «тогда нередко складывалось впечатление, что Анпилов (журналист международник, депутат Моссовета и организатор «Трудовой России») просто переносит латиноамериканский опыт на улицы Москвы. Но сегодня мы все убеждаемся, что это мировая тенденция. Формы уличной борьбы, которые тогда применяла «Трудовая Россия», сегодня использует весь мир. Одно «Оккупай Уолл-Стрит» чего стоит!»
Центральные СМИ, вынужденные реагировать на массовые выступления «красной» (до создания ФНС частью депутатов Верховного Совета она была преимущественно таковой) оппозиции, неизменно занижали число ее участников и клеймили манифестантов «городскими сумасшедшими», «люмпенами» и «оголтелыми пенсионерами, не приемлющими новой реальности». На деле избитые и вульгарные клише проельцинской московской прессы старались прикрыть малоприятное для режима: социальной базой оппозиции стали в массе своей выходцы из недр общества «реального социализма». При всех социальных противоречиях и дифференциациях последнего, это были носители советского менталитета, со всеми присущими ему свойствами и особенностями. Здесь – непоколебимое уважение к государству и его институтам (в частности, вооруженным силам), психологическая неготовность к конфронтации со «своей» властью (уже переставшей быть народной и советской по сути, но еще остававшейся таковой по названию).
Фактически, речь шла о стихийном стремлении бывших советских граждан остановить ползучую контрреволюцию, как демонтаж базовых (экономических, политических, культурных) завоеваний народов страны после Октября 1917 г. Для большинства граждан все вышеперечисленное на подсознательном уровне зачастую укладывалось в простой аббревиатуре: «СССР».
Игнорируя все сказанное выше, вряд ли получится понять, отчего пришедшие «защищать Советскую власть» тотчас после ельцинского Указа, в массе своей были далеки от поддержки российских парламентариев. Отчего руководство Верховного Совета направляло «парламентёров» на баррикады у стен парламента, чтобы те «попросили Анпилова» «уменьшить количества красных флагов» среди митингующих ради создания иллюзии о «равном соотношении политических сил», пришедших «оборонять Верховный Совет». Отчего, наконец, Руцкой, назначенный Съездом народных депутатов «исполняющим обязанности президента», на вопрос режиссера Говорухина «почему от стен Дома Советов не прогонят Анпилова и его сторонников, которые отвращают от ВС «нормальных людей», обреченно заявил: «без Анпилова к зданию вообще никто не пришел бы». Это было сказано искренне и, скорее всего, в сердцах, но при этом полностью соответствовало действительности.
Руководство Верховного Совета понимало, что массы, пришедшие к блокированному тиранией парламенту, встали в ряды Сопротивления отнюдь не 21 сентября и не по причине горячей любви к Хасбулатову и Руцкому. Понимало оно и то, что, скандируя «Вся власть – Советам» манифестанты вряд ли мечтали видеть во главе тех самых советов вчерашних «птенцов гнезда Борисова». Скорее всего, понимали лидеры Верховного Совета и другое, не менее важное: в результате переворота они оказались между молотом и наковальней. С одной стороны, путчист Ельцин, обладавший не в пример им политической волей и готовый идти ва-банк, а, с другой, народные массы, устремления которых далеки от того, чтобы удовлетвориться «арестом Ельцина» и заменой последнего его недавним компаньоном Руцким.
Именно поэтому, уверяет народный депутат Илья Константинов, когда блокада парламента была прорвана и у его стен оказалась «грандиозная манифестация восставшего народа», Хасбулатов и Руцкой растерялись, не зная, что «делать с такой огромной толпой» и предпочли поскорее куда-нибудь направить «колоссальную энергию» сотен тысяч манифестантов. И направили ее… на периферию города. Это потом бывший спикер Хасбулатов будет сетовать, что «такой огромной толпы» хватило бы, чтобы обеспечить оборону Верховного Совета по всему периметру, а Руцкой вместо этого «увел людей» на «штурм Останкино». Хотя прежде, сам Хасбулатов, узнав, что манифестанты, прорвали кордоны вооруженного ОМОНа на Крымском мосту и направляются к зданию парламента, в сердцах закричал: «Провокация!»
Позицию Константинова подтверждает и его коллега по Верховному Совету Сергей Бабурин: Хасбулатов с Руцким надеялись исключительно на «политическое решение конфликта». В переводе с парламентского языка, они надеялись достигнуть компромисса с группой Ельцина, в которую еще недавно сами входили. Многотысячные массы у стен парламента их вполне устраивали до тех пор, пока играли роль «массовки». Но к несчастью руководства Парламента, все было иначе. «Улица» представляла самостоятельный политический лагерь, образовав, по сути, «третью силу» в политическом раскладе «конституционного кризиса» в стране. А, следовательно, поддержка руководства ВС РФ рассматривалась ей исключительно как временная и необходимая мера в конкретной политической ситуации.
«Не мы… пришли к Руцкому и Хасбулатову. Они пришли к нам. Им нужно было спастись, а нам нужно было спасть народ, государство. Сбросили бы Ельцина в октябре 93-го, избавились бы и от «присосков», скажет впоследствии один из самых колоритных лидеров восстания народный генерал Макашов. Он же, в военном берете, коротко и по-военному точно, стоя в 14 часов дня на балконе штурмом взятой мэрии, выразит далеко идущие планы рядовых участников восстания: «Мы взяли эту проклятую мэрию, и на нашей земле не будет больше ни мэров, ни пэров, ни сэров, ни херов!.. Наша народная революция по свержению контрреволюции продолжается!»
К тому моменту участники штурма уже сорвали с флагштока здания «демократический» триколор. Над восставшими немедленно взметнулся флаг СССР. Показательно, что стоявшие рядом с Макашовым автоматчики из числа бойцов РНЕ знаков несогласия с волей манифестантов не выразили. «Дальнейшие четыре с половиной часа были праздником Революции», вспоминал впоследствии рядовой участник штурма мэрии Эдуард Лимонов. Но впереди было поражение.
Альтернатива поражению
Тот факт, что во главе восстания (при том, что «улица», как третья сила политического конфликта, имела ярко выраженный самостоятельный характер) формально оказались лидеры Верховного Совета Хасбулатов и Руцкой, предопределил поражение восстания сразу по двум причинам.
Первое. Умеренный, изначально настроенный на «политическое решение конфликта» – читай на сговор с ельцинской политической группировкой – ритм Хасбулатова-Руцкого заранее подрывал боевой настрой восставших, уводил в «свисток» энтузиазм и энергию масс у стен осажденного парламента.
Второе и главное. «Улица» не имела своего, отвечающего исключительно ее интересам, легитимного центра политической власти, способного консолидировать вокруг себя все «антиельцинские» силы. Вот почему восставшие вынуждены были признать «законность» отколовшейся от правящей группы Хасбулатова и Руцкого, сумевшей в отсутствие альтернативного центра власти самих восставших консолидировать противников проводившегося в стране курса реформ вокруг «антиельцинского» Верховного Совета. Кстати, данное обстоятельство позволило президентской пропаганде окрестить всех без исключения вышедших к зданию парламента «сторонниками Верховного Совета», что на самом деле, мало соответствовало реальности.
Но была ли возможность у самих масс обрести свой, альтернативный центр власти и тем самым направить политический кризис, достигший к октябрю 1993 года своего апогея, в иное русло? Была. И не когда-нибудь, а годом ранее, 17 марта 1992 года.
Тогда, к первой годовщине так и не выполненного властями Референдума о сохранении СССР, «Трудовая Россия» при поддержке ряда бывших депутатов союзного Верховного Совета выступила инициатором созыва восстановительного Съезда народных депутатов СССР. Одновременно со Съездом предполагалось провести многотысячное «Вече советских народов» на Манежной площади (в непосредственной близости от Московского Кремля), чтобы поддержать (а в случае необходимости, защитить) восстановительный Съезд высшего конституционного органа власти в СССР. Тем самым, речь шла не просто о подтверждении воли советских народов, в подавляющем большинстве высказавшихся за сохранение Советского Союза, а значит, и всех политических институтов предусмотренных Конституцией 1977 года. Речь шла о формировании параллельного центра власти, что, при условии массовой поддержки «снизу», могло вполне привести к ситуации двоевластия, аналогичной ситуации 1917 года. Однако имелось два необходимых условия.
Во-первых, требовалось сформировать не просто съезд «бывших», но максимально представительный народный форум. Следовательно, нужно было переизбрать депутатов тех регионов, которые отказались принять участие в восстановительном съезде (это условие «Трудовой России» было отвергнуто «умеренной» частью Оргкомитета созыва съезда). Если бы данное условие было бы выполнено, то Съезд «нардпепов», продукт конституционной реформы Горбачева, вполне мог принять совершенно иное политическое качество и начать исторически необходимый дрейф в сторону практического возрождения ленинского учения о формировании системы Советов. Непременным условием последнего была ликвидация чужеродных парламентарных элементов, вмонтированных в советскую модель государственной власти (т.н. «советский парламентаризм») в прежние годы.
Во-вторых, созванное у стен Кремля Вече призвано было стать не рядовым (пусть и самым крупным в истории постсоветской России) митингом, но социальной базой восстановленной на съезде конституционной власти СССР. Для этого все условия имелись: массовый характер «Вече» (порядка 500 тысяч человек), его социально однородный, многонациональный (наличие делегатов из большинства республик СССР) характер и непосредственная близость от центра политической власти. Требовалось только одно: заявить об отказе покидать площадь до полного выполнения требований восстановленного Съезда. При этом следует понимать, что требование в таком случае могло быть только одно: передача всей полноты власти единственно законному органу – Съезду.
Для придания пущего колорита происходящему можно было переместить работу Съезда (или заявить о намерении переместить) на Красную площадь столицы, избрав его трибуной единственно правильное и логичное в этой ситуации место - трибуну Мавзолея В.И. Ленина. В случае затяжного характера противостояния (вспомним опыт 1917 г.) и неблагоприятных климатических условий, Съезд мог постановить занять близлежащее здание ГУМа (непосредственно примыкающее к Красной площади) для нужд работы его Президиума, а также организации охраны или даже обороны.
Реалистичность подобного сценария подтверждает крайне нервная реакция на инициативу проведения восстановительного Съезда и «Вече» со стороны представителей верховной власти России. Так, вице-президент Руцкой обещал всем участникам Съезда и Вече по 15 лет тюрьмы, а спикер Верховного Совета Хасбулатов – до 10 лет. Со страниц «Московского комсомольца» тогдашний мэр Попов был еще более конкретен, прекрасно отдавая отчет о далеко идущих последствиях опасной инициативы «анпиловцев». Если мы дадим «Трудовой России» и коммунистам проводить «Вече» на Манежной, писал Попов, они соберут там огромную толпу и войдут в Кремль.
Однако подобные опасения быстро развеялись, когда стало ясно, что бывшие «нардепы» не намерены идти на обострение. Председатель оргкомитета Съезда Сажи Умалатова отвергла «радикальный» сценарий, а заодно отсекла организаторов «Вече» от участия в работе Съезда, который провели… в подмосковном Вороново. Вопрос о власти потонул в звонких, но уже ничего не значащих антигорбаческих резолюциях. Итогом работы «запрещенного съезда» («съезд при свечах») стало формирование декоративного, больше похожего на клуб «бывших», «Постоянного президиума Съезда» во главе с самой Умалатовой.
Полумиллионному «Вече», собравшемуся у стен Кремля, участники «мемориального» съезда предложить ничего не смогли. Русский «Occupy» не состоялся. Разочарованные в «вождях», а еще более – в собственных силах, участники грандиозного митинга разошлись по домам. В следующий раз, пробужденные острым политическим кризисом и открытой вылазкой диктатора против остатков народной власти в России, массы выйду на баррикады 1993 года, но во главе восстания окажутся те, кто годом ранее обещал им по 10 и 15 лет тюрьмы.
Лишенное своего центра власти, коим и должен был стать восстановленный 17 марта 1992 года Съезд, народное восстание советских людей потерпело поражение.
Станислав Рузанов, секретарь ЦК ОКП
https://vk.com/@7294157-oktyabrski-triptih
|
|
Просмотров: 151 |
Добавил: yra
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
|
| Архив записей |
|
| | Наша кнопка |
|
|
Приветствую Вас Гость | RSS
